Я пёс. У меня чёрная жёсткая шкурятина. В таком виде живу давно и становлюсь всё злее.

Детства своего не помню, его не было. Первый реальный образ - круг матового света, который расплывается и делится на множество меньших. Это лампа, какие стоят всегда в операционных. Больше ничего. Зато ежедневно, вспышками предстают срезы из странной чужой жизни. Я их присваиваю, лелею, храню, они для меня являются грустными, сладостными и желанными… в дальнейшем нашёл для себя некоторые объяснения всему такому, но многое, многое ещё остаётся загадкой….

Тёплая зелёная трава, обнимаю девушку, залезаю к ней под майку, губами пощипываю её нежную кожу, она смеётся, смеётся, затем начинает забавно икать. Или так: уминаем мороженное. Жарко. После трёх увесистых колобков, уже не хочется, а у нас ещё много. Тогда им обстреливаем голубей, проезжающие автомобили, стоящую у магазинов рекламу. Мы ржём, садимся на мягкий асфальт, нас просто крючит от смеха. Перед глазами всё движется, разноцветное, машины, гигантские мотоциклы, несметное количество припаркованных велосипедов, смеси невообразимых запахов.

Эти образы я постоянно вызываю, каждый раз дополняю интересной цветной, нежной подробностью, и если погружение удалось, то день, считай, замечательный, и не всё, друг Фёдор, так уж плохо. Такими воспоминаниями не каждый может похвастаться! А бывает совсем в другом ключе:

Длинный коридор учебного заведения. Проявляется и отделяется от стены тётка в форменном костюме директора школы и орёт, лицо её смещается от сильного негатива. Подходит, плюётся ядовитой слюной, зараза, поднимает надо мной руку и собирается ударить. Я маленький и не виноват, другие лили клей, поделом, поделом всем нудным училкам, не жалко! Звука нет, гнев её бесполезен, бессилен оскал, но весь остаток дня у меня держится противный осадок и хочется чего-нибудь выпить. Я, кстати, грешен, люблю выпить бутылочку. Некрепкого, беленького, от красного в висках тикает.

Мой дом под Питером, в нём шесть комнат, в самой маленькой живёт тётка, она же моя кухарка. У неё французское имя Катрин. На Катю не отзывается и обижается, говорит, только это у неё и осталось. Иногда рассказывает мне про Францию, про город Страсбург, где её родина и всё время грустит. Её рассказы совершенно не трогают, и отношение к ней у меня потребительское: чтобы вовремя, побольше, повкуснее и пузо почесать. Еда и сон. Не правда - ли, красота!? Шутка..., если серьёзно, вся моя жизнь состоит в сумбурных воспоминаниях, в критике всего на свете, злюсь ужасно, ежедневно доканываю себя самокопанием, особенно когда выпью. Одним словом, чёрный пёс, невыносимый брюзга, насмешник, пьяница и демагог.

Догадки.

Мои блуждания по странным закоулкам чьей-то жизни, нашли всё-таки некоторое объяснение в чёрном, чердачном чемодане из папье-маше, с металлическими клёпками. В нём находились: метрики на имя Фёдора Севера, родился в Ленинграде, папа, мама, пол мужской, номер в Загсе, печать. Связка нестарых фотографий: стандартный набор про дитё, дальше аэропорт, чужой город, готический собор, какие-то люди. Документ этого самого Севера, подтверждающий обучение и окончание большими буквами: ULP– университет Луи Пастера в Страсбурге, ещё бумаги Доктора медицинских наук. О-хо-хо себе! Кому сие принадлежит? Где тот он, северный человек? Под всей кипой необычных и довольно свежих документов, четыре фотографии девушки, чем-то очень еле- еле на мою кухарку. Нет, не похоже. Катрин, скажем, толстенькая, причёски никакой, лицо хмурое. А девушка искрится счастьем. Волосы светлые, стрижка короткая под мальчика. Худенькая, фигурка летучая, грудь красивая, даже обалденная, попочка сексуальная упругая. На одной из фотографий мужик её лапает. Крупный, волосатый, наглый, просто орангутанг. Я его аккуратно от девушки оторвал, порвал на куски, всё остальное забрал, чемоданчик, документы, фотки, письма и… присвоил. Девушка – это моё видение, Фёдором Севером буду я. Даже если это трижды не так, а кто докажет… мне так удобнее, спокойнее, мне так яснее. Догадки свои на этом строить и буду.

Длинная улица. (Сплошная демагогия)

Я говорил, у меня свой дом под Питером, на «Длинной» улице. Название неудобное, и если спрашивают, успокаиваются нескоро. Меня здесь многое раздражает, даже в окно не люблю смотреть. Живёт рядом со мной «неоднородная среда». Понятие это появилось недавно, в нашем веке. В прошлом, всё было однороднее: и мозги, и одежда, и коммунальные комнаты. Конечно, удобно в однородной массе жить. Чувствовать себя МАССОЙ. Замечательное слово «массса». Увесистое, гомогенное, жирное, ясное. Сразу виден тембр, окрас, настрой, общее движение. Формировать удобно, любую скульптуру можно, отсечь лишнее, неровности шкуркой, отполировать. На такой поверхности любому с рогом во лбу, понятно не удержаться. Заметен, ненужен, вреден, непластичен, несгибаем, не выя, пшёл – суть одна.

Подождите, схожу, водички попью. Нервничаю что-то. От демагогии распирает. Так вот: на любую массу ведь творец нужен, ваятель, ну, ну, или, в конце концов, бетономешалка. Это же наисложнейшая работа! И ведь замечательно, долго как творилось это однородное творение! Так бы и всегда! Ан, вдруг нежданно пришёл гений человеческий, авангардный скульптор, решил великую инсталляцию сотворить, мир удивить, взял по крупному, бетономешалку, загрузил массу, а с пропорциями просчитался, песку переложил, да гастарбайтеры насыпали всякой дряни и, полезло всё лишнее, лопнула его затея, раскрошилась масса. Появилась среда: неоднородная, разорванная, крикливая, блудливая, нервная, неспокойная, алчная, хамская, а если со стороны посмотреть, - опять «масса» вылезает! Месить такую неудобщину не просто, инструмент нужен мощнейший, как-то сращивать несращиваемое. Вот и меняются ваятели. Приходят, грязной воды нальют, покопаются, кусочек понравившийся в карман засунут, в надёжном месте закопают и кочумают. Просто наваждение. До чего меня всё это злит! И чего я к массе так прилип? Да, у нас неоднородная среда. 16 домов. Притом закон чёт-нечет не действует. В перпендикуляре улица была, да исчезла, а номера остались. На месте пяти домов стоят обгорелые печки, и вокруг них чертополох и мусор растёт. Пожары пошли здесь тогда, когда земли на всех не стало хватать. Клочок сто на сто метров, стал равен сумме всех полученных зарплат за всю жизнь. А метр? Интересно, а сколько стоит пядь? Сейчас на калькуляторе прикину…да, дорого. Грозы у нас очень часто. Молния ударит, домишка деревянный сгорит, погорельцев - бедолаг распихают кое-как, вот земля и освободилась. Пожарники сюда давно не ездят, устали. Таким образом, на нашей улице и построили себе избушки директор Мясвармылпрома, снабженец Рыбкостьклейпрода, шофёр парикмахера одной популярной поппевицы. Это будет уже с теми пятью горелыми девять. С нечётной стороны - садик для детей с плохим здоровьем. Они там вечно что-то жгут, экономят на вывозе, мне воздух портят. Затем идёт пустырь, где всё быльём поросло, и землянка без номера с безруким бомжиком. Тот несколько лет доказывал, что рука у него не вырастет и устал. Обнищал, квартирку добродетелям завещал за вечную помощь, а те его пих-пах и на-х. Теперь бутылки собирает. Ещё три дома осталось. В одном, невыходящая бабушка, что боится молнии, другой - мой под счастливой цифрой, и…недостроенный корявый огрызок, пятый год томится, ждёт своего московского хозяина. Вот собственно и вся улица. Нет, не длинная - 2048 моих шагов, а ваших – дели пополам.

Да, накопилось у меня эмоций! Кстати, на заборе повесил табличку «осторожно злая собака», хотя это неправда.